— Слышал, но ничего не понял, — признался Имагми. — Они не на языке чавчу говорят.
Амарок задумался, взвешивая возможные риски.
— Когда они будут здесь? — спросил он.
— Завтра, — прогудел Имагми. — Может, послезавтра.
— Посмотрим на их ездовых оленей, — решился Амарок.
Молодой разведчик не обманул. Вскоре они сами увидели всадников. Они управляли животными с помощью длинных поводьев. У большинства оленей были удалены рога, но животное предводителя было увенчано настоящей костяной короной. Восседающий на олене-вожаке человек был старым, но еще крепким. У него были длинные ноги, почти достающие земли, суровое обветренное лицо и проницательные глаза под кустистыми бровями. Одной рукой мужчина ловко правил оленем, в другой держал раскуренную трубку с длинным мундштуком. Следом за всадниками двигалось большое войско, мужчины шли пешком или ехали на легких складных нартах. Удивительно, но среди массы людей почти не было женщин и детей, которых кочевники всегда возили с собой. Рассматривая войско с вершины сопки, Амарок обнаружил среди незнакомцев Омрына. Кавралин не походил на пленника, он ехал на своих быстроходных санях, правда, запряженных всего двумя оленями.
— Если с ними коротышка, значит это чавчу? — предположил Оки.
— Нет, — вождь инук покачал головой. — Этот человек безродный. Его можно встретить повсюду.
Вереница из десятков людей, извивающаяся по тундре черной змеей, приблизилась к сопке, за которой укрылись инук. Амарок понял, что пришло время принимать решение. Он мог пропустить этих незнакомых пришельцев, как пропустил стада оленеводов, или выйти к ним и вступить в переговоры.
«Это могут быть союзники чавчу, — подумал инуит. — Союзники, которые присоединятся к ним, чтобы высадиться на наш берег. Или это могут быть враги чавчу, а значит, мои возможные союзники».
Амарок решился и поднялся в полный рост. Его тотчас заметили, закричали что-то на незнакомом языке. Молодой вождь поднял руки, показывая, что безоружен. Сопровождаемый своей небольшой дружиной, он спустился к остановившемуся войску. Предводитель инородцев, верхом на олене выехал вперед. Он смерил юношу и его спутников проницательным, умным взглядом и что-то спросил. Амарок не понял ни слова, хотя манера речи показалась ему знакомой.
— Я тебя не понимаю, — отчетливо сказал Амарок.
Предводитель пришельцев что-то прокричал, и его люди вывели из толпы коротышку Омрына.
— Кто это такие? — спросил он у кавралина. Амарок не ошибся, странные ездоки на оленях знали язык чавчу.
— Друзья оленеводов из Улык, — буркнул Омрын, — скорее всего, разведчики.
— Эта собака лжет, — сказал Амарок на языке луораветлан.
Наездник расхохотался и приложился к трубке.
— Я и Омрын играем в игру, — сказал чужеземный вождь, выдыхая облачка дыма, — он то врет, то говорит правду, то опять врет. А я должен угадывать. Пока я ни разу не ошибся. Меня зовут Милют, я старейшина народа коряков. Мы враги луораветлан. А вы кто такие?
— Меня зовут Амарок, — ответил Амарок, — Мы родом с другого берега.
Наездник задумался, как будто не сразу понял, о каких берегах идет речь.
— Вы друзья чавчу?
— Эти безродные псы сожгли наш дом, мы пришли им мстить, — честно признал Амарок.
— Вшестером? — удивился старейшина. — Вы или герои, или безумцы.
Амарок почувствовал радость и облегчение, а ведь только что он сомневался в правильности своего решения.
— Я и мои люди вам поможем воевать с чавчу, — предложил он.
— Что посоветуешь, Омрын? — ухмыльнулся Милют.
Кавралин выругался, развернулся и направился к своим саням.
***
Умка спал беспокойно. Он стонал, ворочался и так метался, что сбросил с себя одеяло. Во сне он снова был молод и красив. Веселый юноша в стоптанных торбаса, счастливый и влюбленный. Его молодое лицо еще не обезобразили шрамы.
Он побывал в дальних краях и видел много чудес. Но счастье ждало на родине. Однажды вернувшись в дом, из которого он когда-то мечтал вырваться, Умка обнаружил, что больше не хочет уходить.
Он был готов провести остаток жизни у домашнего очага с любимой женщиной, но судьба распорядилась по-своему.
От счастливых дней своей первой и единственной любви Умка мгновенно перенесся на красный лед. Кровь из рассеченного лба заливала глаза. В ушах звенел смех таньгу и крики его умирающей Весны.
— А спорим — доползет! — пролаял таньгу, давясь хохотом.
— Нет, не доползет, — отозвался его товарищ.
— А спорим!
Умка хотел повернуться и сказать, что уж он-то непременно доползет. Но сдержался. Он медленно и осторожно полз, чувствуя, как опасно скрипит под ним тонкий лед. Он должен был добраться до проруби, в которой только что исчезла девичья рука. Когда Умка начал шарить руками в черной воде, ему даже показалось, что он дотронулся до нее. Только на краткий миг. Он был готов нырнуть следом. К нему подбежал худощавый коротышка, уставился на побелевшее лицо Умки большими раскосыми глазами.
— Брат, — он схватил Умку за плечо. — Ты должен помочь мне! Моя невеста осталась в поваленной яранге. Сейчас на нее перекинется огонь. Может, она еще жива. Может, они все еще живы!